... Чудовище тем временем сидело на берегу опустевшего Острова под конфетной пальмой рядом с Большой Слоновой Мышью. Мышь знай грызёт орехи в меду, которые падают с пальмы, а Чудовище всё смотрит в дальнюю далёкую даль и тоскует.
С тех пор как Ёженька уплыла, не спит оно, не ест и вот каким стало — можно все рёбра пересчитать.
— Ума не приложу, как тебе помочь, — сказала Мышь. — Было бы ты слоном, я бы тебе посоветовала: иди по дну океана, хобот поднимешь и дыши через него. Так у тебя ведь и хобота нет — такое ты несуразное уродилось...
Пригорюнилась Мышь, а потом как пискнет:
— Ага! Придумала! — даже лапками захлопала от радости.
— Что, что ты придумала?
Осмотрелось Чудовище, а Мышки нет. Испугалось оно, взглянуло на небо — может быть. Ястреб снова унёс бедняжку? И Ястреба не видать.
— И ты меня покинула, Мышенька! — заплакало Чудовище.
— И не думала я тебя, дурачка, бросать! — отозвалась Мышь из-под земли...
— Вот она где я! — через минуту пискнула Мышь; голос её прозвучал уже не из-под земли, а откуда-то между небом и землёй...
— Выше голову! — пискнула она ещё через несколько минут, и Чудовище увидело Мышь на самой верхушке конфетной пальмы.
— Как ты там очутилась? — спросило оно, ужасно удивлённое.
— Подрылась к корням и прогрызла ход по серединке ствола.
— Но ведь пальме больно! — воскликнуло Чудовище.
— Не забывай, что перед тобой не мышка-норушка, а сама Большая Слоново-Пальмовая Мышь! Я-то знаю, как прогрызать ход в пальме, чтобы ничего не повредить... Ну, хватит болтать. Вырывай пальму с корнем! Слушайся старших, иначе не видать тебе Ёженьки... Так! Надвинь пальму покрепче на нос! Дыши через ствол! Дышишь?
— Ага! — глухо отозвалось Чудовище.
— Прекрасная картина, скажу я тебе! Жаль, что ты не видишь самого себя... Ну ладно, марш в океан!
— На дне темно и страшно... Я не найду дороги.
— Что ж... Если ты очень попросишь... И если ты сорвёшь вот это кремовое пирожное с пальмы... и кусочек орехового тортика... Когда так много думаешь, без орехового торта не обойтись... И это миндальное печенье... Ну что ж, пожалуй, я соглашусь отправиться с тобой и командовать.
— А ты умеешь?
— Что тут особенного, если ты не кто-нибудь, а Большая Слоново-Пальмовая Мышь-Капитан?! И если у тебя на голове во-о-от такая настоящая морская фуражка с золотым капитанским гербом. И если ты умеешь стоять на капитанском мостике в самую страшную бурю и пищать в переговорную трубку: «Полный вперёд, пустой-наоборот!.. Право руля, лево — тру-ля-ля!.. Тысяча дьяволов и один серый кот!» — и всякие другие морские капитанские команды...
— Но почему-то... я не вижу на тебе капитанской фуражки, — робко возразило Чудовище, изо всех сил протирая лапами глаза.
— Что поделаешь, мерзкий растяпа Ястреб все мои вещи уронил в океан; доверяй после этого людям, зверям и птицам... Но ведь можно командовать и без фуражки. Мы, мыши, а особенно Большие Слоново-Пальмовые Мыши-Капитаны, всегда считали, что важнее не то, что на голове, а то, что в голове. Согласно, Чудовище?
— Согласно! Согласно!
— Тогда смело в путь! Слушать мою команду! — пискнула Мышь. — Полный вперёд!
В океане теперь творилось такое, чего ещё никогда и никто не видел!
Чудовище шагало по дну, а на поверхности океана, разрезая волны, скользила высокая красивая зелёная пальма.
— Фьють-фьють!.. Тиу-тиу-тиу!.. Чок-чок-чок!.. Ходячая пальма, плавучая пальма! — кричали птицы.
Пальме пришлось по вкусу, что кругом столько воды: ведь на Острове дожди выпадали редко. Она пила всеми своими корнями, весело шумела листьями и роняла в океан конфеты.
Она бросала в волны ириски и тянучки, леденцы зелёные, синие, жёлтые, шоколадные конфеты с кремовой и марципановой начинкой и с начинкой ромовой, розовый и белый зефир, сливочные и шоколадные помадки, пригоршни яблочного мармелада...
Рыбы-дети узнали, что вот такое чудо плывёт по океану и дарит конфеты — ешь сколько влезет. А ведь они никогда и не видели конфет, только знали из рыбьих книг и сказок, какая это самая вкусная штука на свете.
А рыбы-дети и морские зверята, вместе с мамами и папами, из всех морей и от всех берегов океана что было духу поплыли к конфетной пальме. Моря в одно мгновение опустели; рыбаки, вытащив невод, покачивали головой, не могли взять в толк, что же такое приключилось.
Конфетная пальма бросала и бросала орехи в меду, клюкву в сахаре, конфеты «Раковая шейка» и «Мишка», монпансье, халву, карамель «Птичье молоко», «Прозрачную» и «Угадай-ка». Даже вода в океане вокруг пальмы стала не солёная, а сладкая.
Дельфинята, китята, осетрята, медузята, белужата, морские ежата, меч-рыбята и другие рыбьи ребята плыли за конфетной пальмой; собралось их столько, что воды не видно. Куда ни взглянешь — раскрытые рыбьи рты.
Летучие рыбята ловили розовый и белый зефир прямо в воздухе. Двое сельдят-одноклассников, которые всегда ссорились, схватили сливочную тянучку и поплыли в разные стороны. Тянучка возьми и притяни их друг к другу.
— Ничего не поделаешь, будем дружить, — сказал старший сельдёнок. И они вместе съели эту волшебную тянучку и с тех пор всегда всем делились.
Птицы летели в дальние северные страны и в дальние южные страны и везде рассказывали о чудесной конфетной пальме, которая плывёт по океану.
Белые медвежата, тюленята, моржата, морские зайчата, пингвинята обыкновенные и пингвинята, дети королевских пингвинов, сошли с ледяных берегов и поплыли поскорее.
Нагрянули утром охотники на котиковые лежбища, а там ни котиков-пап, ни котиков-мам, ни котиков-детей.
Толстая мама-тюлениха едва поспевала за своими детками и на ходу говорила:
— Много конфет не ешьте — от сладкого испортятся зубки и заболит животик!
А Большая Слоново-Пальмовая Мышь-Капитан стояла на вершине дерева между зелёных листьев и командовала:
— Право руля! Тысяча морских дьяволов и один серый кот!
Чудовище шло и шло по дну океана. Оно чувствовало, что Ёженька с каждым шагом всё ближе, и сил у него прибавлялось.
Вот и Остров Настоящих Вулканов показался.
— Куда ты спешишь, о шагающая по волнам прекрасная Королева Пальм? — прогрохотал Старый Вулкан. — Я догадался, кто ты, потому что лишь у Королевы может быть такая летающая и плавающая свита — медведи и тюлени, рыбы и птицы.
— Мы идём на помощь Ёженьке, — отозвалась из зелёной пальмовой кроны Мышь.
— Счастливого пути! И поторопись, о могучее королевское дерево с пискливым голосом. Жерло моё кипит от тревоги за Доброго Художника и его детей.
— Полный вперёд! Самый полный! — пискнула Мышь.
Чудовище побежало так быстро, так сильно топоча, что дно океана заколебалось под его лапами.
А ТЕМ ВРЕМЕНЕМ...
Тем временем Нарисованные Человечки вместе с Бешеными буквами стали в круг и принялись считаться: кому первым начинать войну.
Сначала посчитались Ёженькиной считалкой.
Вышло начинать Нарисованным Человечкам.
Потом посчитались злой считалкой.
И опять вышло — начинать Человечкам.
— Война — завтра утром! — сказала Ёженька. — Спокойной ночи!
Ничего не ответили Бешеные буквы.
Ёженька, и воины-ежи, и воины — бывшие людоеды отошли, улеглись на песочке около прибрежной скалы и уснули.
Они ведь очень устали после такого трудного плавания.
Рыба-Бутылка покачалась на волнах и тоже уснула. Тихо стало, темно...
А как только стало тихо и темно, зашептались, зашипели Бешеные буквы:
— Пошшшшшлем шшшшшшпионов... Пусть шшшпионы пережжжжжалят Ежжжженьку и её воинов, пока те спят...
... Шшшшшуршат, ползут по песку шшшпионы-змеи. Ничего не слышат Человечки — так крепко они уснули.
Вот уже шпионы-змеи пережалили всех воинов — бывших людоедов. И ужалили Среднего Ежа.
— Тревога! — успел вскрикнуть Старший Еж, когда его жалили змеи.
Ёженька и Маленький Еж вскочили на ноги и пиками отогнали змей.
Только они двое остались в живых, да ещё Рыба-Бутылка.
Взглянула Ёженька на звёзды в ночном небе и тихо спросила:
— Что нам делать, звёздочки?
Не ответили звёзды, замигали, сгоняя с глаз слезы.
— Что нам делать? — спросила Ёженька у серебряной луны.
Спряталась за тучи луна, ничего не ответила.
— Что нам делать? — спросила Ёженька у океана, который тревожно шумел у её ног.
— Садитесь на Рыбу-Бутылку, и я унесу вас отсюда, пока не поздно, — пророкотал океан.
— Разве ты не знаешь, если мы уплывём, завтра казнят отца?! — ответила Ёженька.
— Тебе всё равно не спасти его, — вздохнул океан.
— Пусть нас только двое, мы не оставим отца. Сказав это, Ёженька обняла Маленького Ежа, и они пообещали друг другу: если придётся — умереть, но не отступить.
А небо светлело, и стало видно, как строятся Бешеные буквы. Слышно стало, как буква «Б» бьёт, барабанит в барабан, а кровавая буква «К» командует:
— Ать-два!.. Ать-два! Вперёд, на Ёженьку!.. В последний раз обратился Добрый Художник к букве «Ч», которая с мечом в руке стояла у дверей сараюшки-развалюшки — его тюрьмы:
— Отпусти меня на волю! Слышишь барабан?! Бешеные буквы идут воевать с Ёженькой и Маленьким Ежом. Без меня дети погибнут. Вспомни, что ты не чужая, не чёрствая буква, а чистая, человеческая. Отпусти меня на волю, чтобы я помог Ёженьке!
— И чччеловек бывает ччччёрствым и ччччужим, — с трудом выговаривая слова, — сказала мрачная, молчаливая буква «Ч».
— Нет, нет, тот, кто стал чёрствым и для всех чужим, — уже не человек!
Задумалась буква «Ч».
И, подумав, как ещё ни разу в жизни не думала, опустила она свой меч, раскрыла дверь сараюшки-тюрьмы и тихо сказала:
— Ты прав, добрый ччччеловек. Пусть будет по-твоему...
Памм-пампампам-памм... — бьёт, барабанит барабан. Поднялась Ёженька вместе с Маленьким Ежом на скалу, вложили они стрелы в луки и ждут врага.
— Ать-два... Ать-два! — командует кровавая буква «К».
Идут, ползут Бешеные буквы.
Выстрелили Ёженька и Маленький Еж из луков. Хорошо прицелились, метко выстрелили, но стрелы не пробили вражеских железных щитов.
Метнули они копья; копья сломались, ударившись о железо.
Тихо, страшно, только слышится-памм-пампампам-памм — бой барабанов да шуршание шпионов-змей.
Вот уже Бешеные у подножия скалы.
— Сдавайтесь! — крикнула «К».
— Ни за что! — ответила Ёженька.
— Лучше мы бросимся со скалы и разобьёмся! — сказал Маленький Ёж.
Ползут по склону скалы Бешеные буквы. Со всех сторон ползут...
Но что это?! Взбаламутился океан, затряслась земля, расступились волны, и на берег выскочило Чудовище-Пятирог.
Ах, как вовремя оно подоспело, милое Чудовище, — в самую распоследнюю секунду!
Оно выскочило на берег, отряхнулось, улыбнулось Ёженьке и бросилось на Бешеные буквы. Справа от него выскочили из океана белые медведи с белыми медвежатами. А слева — тюлени с тюленятами, моржи с моржатами, котики со своими котятами. И все они тоже отряхнулись, улыбнулись Ёженьке и бросились на врага.
Вот какая грозная армия!
Испугались Бешеные и побежали что было мочи.
— Всё равно догоню и растопчу! — заревело Чудовище. Очень уж оно переволновалось за Ёженьку и рассердилось; и добрый может рассердиться.
— Стойте! — раздался вдруг голос Доброго Художника. Все послушались и остановились. А Художник подбежал к Чудовищу, погладил его и, обернувшись к Бешеным, сказал:
— Ведь главное, что вы — буквы! А то, что вас сделали бешеными, забудьте, забудьте! «К», оставь коварство и кровожадность, ты ведь кроткая, красивая. Милая «М», ты — буква матерей и младенцев, всех маленьких и милых, игрушечных мишек и матрёшек, всех молодых и мудрых. А ты, «Л», — буква ласковых, любимых и любящих. Зачем вам воевать с детьми?!
Задумалась, поникла головой «М»; отошла в сторонку «Л».
— А я злая, зловредная, завистливая, змеиная буква и всё равно буду жжжжалить, потому что у меня ядовитое змеиное жжжжало, — прошипела «З».
— Неправда! — сказал Художник. — Ты, «З», только притворяешься злой, а на самом деле ты заботливая, и звериная — а звери добрые, — и зелёная, как деревья и трава.
И только Художник сказал это, прилетел доктор Дятел, разложил на столике под деревом щипцы, шприцы, козьи ножки и всякие другие штуки, которыми рвут больные зубы, и вывесил на стволе сосны объявление:
Выстроилась змеиная очередь. Скоро не стало в здешних местах ядовитых змей.
Только одна самая вредная Змея не захотела отдать ядовитое жало. Поползла она к Злому Художнику, приползла и зашипела:
— Мы побежжждены!..
«Надо бежать», — решил Злой Художник; он ведь был злой да трусливый. И побежал что было мочи.
Продирается он сквозь колючие кустарники, с кочки на кочку перепрыгивает, карабкается через горы и скалы.
А за ним ползёт Змея.
Совсем они выбились из сил и вдруг видят — среди дремучего бора избушка на курьих ножках. На пороге сама Баба-Яга.
— Спаси нас, кума! — взмолился Злой Художник.
— Хи-хи-хи, я битым не спасительница, — ответила Баба-Яга. — Это добрые да глупые любят несчастненьких. И больше не кума я вам, дуракам, а хозяйка. Будешь ты, Злой, воду мне таскать, печь топить и щи варить. А сам будешь под лавкой спать да кости глодать. А тебя. Змея, я на цепь посажу, вместо собаки; собака-то сбежала, не захотела мне служить.
— А если я опять в силу войду? — спросил Злой.
— Если бы да кабы... Тогда другой разговор. А теперь — марш в лес! Чтобы к вечеру сто вязанок дров принёс!..
А Коршун тем временем опустился на землю около Доброго Художника и сказал:
— Ужасно надоело быть злой птицей Коршуном. Пожалуйста, прими меня к себе в дети!
— Хорошо! — согласился Художник. — Только слетай сначала в Далёкие горы, зачерпни из родников ведёрко мёртвой воды и ведёрко живой воды!
Коршун послушался, полетел в Далёкие горы и принёс живую и мёртвую воду.
Опрыснул Художник сперва мёртвой водой, а после живой всех бывших людоедов. Среднего Ежа и Старшего Ежа, которые лежали около скалы, где их ужалили змеи.
Старший Еж открыл глаза, потянулся, поднялся на ноги и сказал:
— Ах, как долго я спал!
А за ним открыли глаза, потянулись и встали все другие Человечки. И тогда... Вот тогда-то Художник объявил:
— Завтра пир на весь мир!
Была лютая зима, а тут растаял снег, зазеленела трава, распустились листья на деревьях и расцвели цветы.
Собрали Человечки со всего города столы и поставили их один к одному от дома, где жил Художник, через лес и до океана, и в океане тоже, чтобы и рыбы и рыбьи ребята могли быть на пиру.
Откуда ни возьмись, появились пауки и соткали вот такую — серебряную и золотую — скатерть на весь стол.
Вырыли яму и посадили конфетную пальму. Она сразу зашумела листьями:
— В океане хорошо и тут прекрасно, мне везде нравится!
Такая славная пальма. Шумит пальма листьями и без счёта роняет на праздничный стол конфеты — одна вкуснее другой.
И созрели на ней бутылочки с ананасно-клубничной шипучей водой и с апельсиновым лимонадом.
Муравьи разнесли по столу семена цветов, и в один миг выросли колокольчики с большими синими чашечками цветов, чтобы было из чего пить взрослым, а для детей, зверят и рыбят распустились чашечки ландышей.
Когда стол был накрыт и гости расселись каждый на своём месте. Добрый Художник сказал:
— Если бы не Еж-ежище — Чёрный носище, не было бы Ёженьки и всех других Человечков. Да и я не дожил бы до этого часа, а умер бы от голода и холода. Крикнем «ура» в честь Ежа-ежища и попросим его рассказать нам что-нибудь про себя.
Все крикнули или заревели-кто как привык-"Ура!«, а Большая Слоново-Пальмовая Мышь-Капитан тихонько пропищала:
— Если КОГО-ТО превозносят, будто он невесть кто, а КОГО-ТО забыли, будто не ОНА совершала неслыханные подвиги — ox, короткая память даже у Добрых Художников! — то КТО-ТО не будет ничего есть, разве только сгрызёт десяточек орехов в меду, да две-три шоколадные конфетки, — чтобы уж совсем не помереть с голоду.
Еж-ежище покраснел до самых корней иголок и, когда затихло «ура», сказал:
— Живу я в норе вместе со своей Еж-ежовной — Чёрной носовной и Еж-ежатами — Чёрными носятами. Ничего, кроме родного леса, не видел, так что и говорить мне не о чем. Но тут среди нас неустрашимый морской волк, то есть я хотел сказать — неустрашимая морская Мышь-Капитан. Она-то, уж наверно, совершила больше подвигов, чем у меня иголок. Пусть бы она рассказала нам что-нибудь...
Все закричали и заревели: «Просим! Просим!», а рыбы и тюлени захлопали плавниками и ластами по воде, но Большая Слоново-Пальмовая Мышь-Капитан только развела лапками:
— Конечно, когда избороздишь все моря и океаны на разных чудовищах, конфетных пальмах и кораблях и когда доведётся столько раз командовать битвами с осьминогами, пиратами, кошками и всякими там Бешеными буквами, есть что вспомнить. Но детвора любит сказочки. А мы, морские капитаны, сочинять не мастера. И у нас, морских капитанов, так уж повелось, что то, что было — не обессудьте, — было, а то, чего не было, того, извините, не было..
С этими словами Мышь села, но все так оглушительно закричали: «Пусть говорит! Слово Большой Слоново-Паль-мовой Мыши-Капитану!», что она в конце концов рассказала о некоторых событиях своей жизни.
О том, как она воспитывала Слона и никогда не шлёпала его, не ставила в угол, хотя было за что.
И как она дрессировала Ястреба, чтобы он перестал разбойничать, а честно зарабатывал себе на хлеб, перевозя через моря некоторых капитанов, если уж они позарез понадобились на каком-нибудь далёком острове.
И как она стояла на капитанском мостике и командовала Чудовищем, так что голос её заглушал рёв бури: «Право руля! Лево тру-ля-ля!»
И как сам Старый Вулкан, совсем было собравшийся извергнуться и залить лавой все моря я острова, залюбовался ею да и передумал извергаться. И всё повторял, что, конечно, на худой конец, можно дожить век Вулканом, но насколько чудеснее было бы хоть немного походить на такую вот Большую Слоново-Пальмовую Мышь-Капитана.
— Ничего, — сказала я ему, чтобы старичок не огорчался. — Когда-нибудь в свободное время я научу тебя капитанскому делу, и ты ещё успеешь кое-что повидать...
Так она рассказывала и рассказывала.
А Художник кивал головой и улыбался — ему очень нравилась эта маленькая Большая Слоново-Пальмовая Мышь.
А Морская Корова, которая сидела за столом рядом с Мышью, хотела сказать своему любимому морскому телёночку, что эта Мышь и действительно очень храбрая, если всё говорит не умолкая, когда на столе столько вкусного, и не боится, что всё съедят без неё. «Вот с кого надо брать пример», — хотела она сказать своему телёночку, но не сказала, потому что рот у неё был набит конфетами.
А потом все попросили Рыбу-Бутылку спеть её песенку. Она сказала, что у неё болит горлышко и вообще она не в голосе, но потом очень хорошо спела:
— Я Волшебная Бутылка,
Да-да-да!
И не страшны мне ни горе,
Ни бе-да!
Ей очень хлопали и громче всех хлопало Чудовище. От букв выступила молчаливая буква «Ч» и сказала:
— Главное — быть настоящим чччеловеком. И не быть чччёрствым. И не быть чччужим для других людей. Ччче-ловек к чччеловеку должен относиться по-ччччеловечески.
— И к Человечкам тоже, — прибавила Ёженька.
— И к зверям, — сказал Белый Медведь.
— И к рыбам, китам и дельфинам! — сказал Дельфин.
— И деревьям, ц-цветам и т-травам он тоже не должен быть ч-чужим, — заикаясь от волнения, прошелестела конфетная пальма.
А потом Ёженька сказала:
— Чудовище-Пятирога все называют «Чудовище». А ведь оно совсем не чудовищное. Давайте будем называть его «Чуп» — это хорошее имя.
— А может быть, дадим ему имя «Мичуп» — «Милый Чуп»? — сказал Добрый Художник.
Всем это понравилось. Все закричали: «Ура-урра-уррра Мичупу!», а Мышь про себя пропищала, что лично она не признаёт такого рода хвалебных прозвищ.
— Не позволю же я себя называть Мимышь — Милая Мышь, или Храмышь — Храбрая Мышь, или Мумышь — Мудрая Мышь. Скромность, скромность и ещё раз скромность — вот чего, к сожалению, не понимают даже некоторые Добрые Художники.
Потом крикнули громовое «УРРРРРА!» в честь конфетной пальмы. Тогда от радости на ней выросли конфеты, которых раньше не было никогда и нигде на свете.
Эти конфеты называются вот так:
«Етевсанатефнокяансуквяамас!»
Даже название этой конфеты не выговоришь, а как описать вкус её, когда она и шоколадная, и мармеладная, и сливочная, и леденцовая, и ореховая, и зефирная, и ананасовая, и мороженная, и пирожная, и всякая другая?!
Если уж очень захочется самому попробовать эту конфету, надо выучить её название — «ЕТЕВСАНАТЕФНОКЯАНСУКВЯАМАС», и надо прочесть это название наоборот — от последней буквы до первой — интересно, что получится? И надо узнать, где сейчас находится конфетная пальма: ведь говорят, что после своего плавания через океан она очень пристрастилась к путешествиям.
А когда ты отыщешь, наконец, конфетную пальму, надо ведь ещё обрадовать её.
Иной скажет, что это-то совсем легко — иногда радует даже просто улыбка, даже просто одно вовремя сказанное слово. А другой ответит, что такая улыбка и такое слово — самые редкие и драгоценные дары на свете.
Несколько минут за столом было совсем тихо — все ели конфеты «ЕТЕВСАНАТЕФНОКЯАНСУКВЯАМАС».
А потом... Потом, к сожалению, мама-тюлениха оказалась права: у самого младшего тюленёнка-ребёнка заболел живот. Доктор Дятел не смог ему помочь — у него не было тюленьих лекарств. И тюлени заторопились домой.
И морские зайцы, моржи, морские коровы, белые медведи, пингвины королевские и пингвины простые, киты и дельфины, меч-рыбы и селёдки, морские звёзды и медузы — словом, все-все тоже заторопились домой, потому что в звериных и рыбьих школах кончались каникулы и надо было поспеть к началу занятий: дорога не близкая!
Все-все распрощались друг с другом, расцеловались — и поплыли по домам: кто на север, кто на юг, кто на восток, кто на запад.
Они плыли и пели Ёженькину песню:
— Плывём сквозь волны в те края,
Края родные,
Чтобы сберечь весь белый свет
От тех, кто злые!
А Добрый Художник и его дети стояли на берегу и махали рукой; Мичуп махал лапой, конфетная пальма — листьями, Коршун — крыльями, Еж-ежище — всеми своими иголками.
© Александр Шаров, рисунки Р. Вольского
ВКонтакте
Facebook